В первые дни сентября жители Беслана приносят к школе цветы, игрушки и бутылки с водой. В классах на втором этаже стоят заросшие пылью игрушки и остановившиеся часы.
Разрушенную крышу спортзала, где держали заложников, залатали золотым куполом. Внутри зала так и стоит разрушенная и обгоревшая гимнастическая лестница. На стенах висят портреты заложников. В центре — крест. Внутри выбоин на полу лежат красные розы.
К спортзалу ведёт новая дорожка из обустроенного недавно мемориального парка. Рядом со школой построили церковь и музей. На месте столовой теперь организуют культурно-патриотический центр.
«Мы не ожидали, что на школу повесят табличку «музей» с приставкой «патриотический. Я не знаю никого из пострадавших в теракте, кто бы с восторгом встретил новость об открытии музея. Людей известие покоробило. Это всё равно, что читать лекции и проводить мастер-классы на детском кладбище», — говорит одна из создательниц проекта «Беслан помнит» Елена Маргиева.
Мы публикуем её монолог о том, какой Елена помнит свою школу и какой увидела после теракта, как жители Осетии переживали эту трагедию и что хотели бы видеть на месте, где произошёл теракт.
«Эта трагедия стала нашей локальной болью»
«Первое сентября — праздник для всей России. Третье сентября для многих — день, когда надо непременно запостить Шуфутинского. Отвратительный мем, если честно, тошнит от него. Никаких признаков единства в эти дни с Бесланом я лично не видела.
Я жила в Химках и в Иваново и знаю, что в остальной России по-другому относятся к трагедии, в то время, как в Осетии жизнь замирает на эти три дня. Я понимаю, что со временем эта трагедия стала нашей локальной болью.
Я закончила школу в 2002 году. Когда я думаю о Беслане, в голове всегда одна картинка уже много лет — весна, цветущие деревья, солнце, заливающее всё вокруг, голубое небо в облаках, как в аниме Миядзаки. Ощущение тепла и спокойствия.
Даже после теракта эта ассоциация не изменилась. Беслан навсегда для меня связан с самыми тёплыми воспоминаниями. Школу я любила и гордилась ей. Это ужасно наивно, но мне казалось, наша школа самая лучшая во всем мире. На момент, когда я училась, школа отметила своё столетие. Да, конечно, неприятные моменты случались, но время их почти стерло из памяти. Сейчас все мои тёплые, приятные воспоминания о школе как будто покрыты чем-то тёмным, пеплом или пылью.
Я часто вспоминаю, как сижу на уроке русского языка, смотрю в окно, которое выходит на школьный сад, деревья высокие, лёгкий ветер в листьях, скоро каникулы. Сейчас я не успеваю почувствовать тот покой и тепло, картинка сереет. В голове сразу всплывает вид растерзанной школы, следы крови и пуль в стенах. Каждое воспоминание о школе теперь заканчивается или слезами, или не знаю, как это назвать верно, когда покалывает в области сердца.
Про теракт я узнала первого сентября, после первой пары, я была на третьем курсе университета. Именно в тот день, первого сентября 2004 года, мы с подругами собирались навестить школу. Почему-то нам хотелось сходить на линейку в тот раз, но я проспала. Потом увидела, что никто из подруг мне не писал и не звонил, решила, что наш поход отменяется. Поехала в универ, а после первой пары нас отправили домой, сказав, что в Беслане захватили школу. Никто не сказал, какую именно, узнали позже.
Мы собрались с подругами вместе и начали соображать, что у каждой там сейчас родственник, или сосед, или знакомый, наши учителя и дети, которых мы знали по школе. У меня там оказалась дочка троюродного папиного брата. Людей долго не могли найти. Через неделю после штурма я пошла в школу искать свою родственницу. Тогда в Беслане шёл сильный дождь. Чтобы спрятаться от него, зашла в магазин рядом со школой. Там мне сказали, что её нашли и она погибла.
После штурма в школу можно было пройти: внутри всё было залито кровью, стены разрушены, я увидела окровавленные следы от пуль.
Другая сестра, уже моя двоюродная, попала в больницу после штурма, а я не могла прийти к ней. Я так и не пришла в больницу, и только спустя 15 лет смогла ей сказать: «Извини, что не пришла». Мне было страшно и стыдно за то, что я никак не могла себя побороть и сказать сестре эти несколько слов.
Наша первая учительница была Ирина Захаровна Ханаева (погибла 3 сентября 2004 года — ЛБ). Перед выпуском из четвёртого класса мы с одноклассниками решили, что уже достаточно взрослые и должны сделать подарок Ирине Захаровне. Шушукались, копошились, трясли кошельки родителей и наскребли неплохую сумму на тот момент. Настал «день X», и мы отправились на бесланский базар за «великолепным подарком». После очень долгих споров и ругани, замучив всех продавцов, решено было купить «шикарное» пластиковое дерево бонсай. Сейчас я, конечно, понимаю, что оно было ужасной пластиковой ерундовиной, которой красная цена три копейки. Но для нас, девятилетних, это было что-то изысканное. На сдачу мы купили ещё какую-то чушь из пластика и бархата, не помню даже, что это было, но тоже что-то «красивое».
Ирина Захаровна была в шоке от того, что мы провернули такое дело в тайне от неё. Ей стало очень неловко, что деньги на подарок ей мы взяли у родителей. Она даже нас немного отругала. Триумф с царским подгоном не случился.
А вот мы в 10 классе. Сбежали с какого-то урока, но остались в школе. Стоим возле столовой. Мы её называли «Столовая тёти Симы». Сима была главным поваром. Так вот стоим, значит, прогуливаем, слышим: завуч идёт. И мы, как мыши, шасть во флигель — это место, где сейчас организуют музей патриотизма — прятаться за горой стульев, которые стоят в коридоре. Еле сдерживаем смех, но боимся, чтобы нас обнаружат.
Не помню, в каком году на первом этаже меняли полы. Сняли старые, а новые не положили ещё. Мы с подругой написали тайные записки и спрятали рядом со входом в столовую. Думали: «Вот будет классно, когда в следующий раз будут менять полы и найдут наши рукописи».
«Какая у тебя травма, ты не была внутри!»
Мои родные, кто прошёл через это, когда заходила речь о тех днях, довольно одинаково все рассказывали страшнейшие вещи. Никто из них не плакал, не начинал истерить. Просто рассказывали про это как какую-то очередную историю. Меня это очень тогда шокировало. Они сами заговаривали об этом, я не спрашивала, они вот раз, и какой-то эпизод расскажут. Например, как на их глазах при взрыве погиб родственник, у кого-то сестра погибла, у кого-то ребёнок. И всё это рассказывалось без слёз.
Фатима и Дзерасса Кусовы создали во Владикавказе пространство The Lampæ, где я проводила встречи любителей научпопа, а Фатима «Рефлексию Беслана». Она помогала людям прожить эту боль, насколько это возможно.
Год назад Госдума приняла закон, по которому памятная дата 3 сентября теперь именуется как «День Победы над милитаристской Японией и окончания Второй мировой войны (1945 год)». Тогда я окончательно поняла, что мне нужно уезжать из страны. Когда власти принимали решение о том, чтобы 3 сентября стало днём победы, я наблюдала за этим, как за реалити шоу. И ещё во мне поднималась волна негодования от того, что осетины все молчат.
Когда приняли этот закон о том, что у нас в стране 3 сентября будет днём победы, меня это выбило из колеи. Я не хотела проводить встречи дальше, но у меня был пример Дзеры и Фатимы. Они мне открыли глаза на то, насколько мы, именно те, кто непосредственно не был в школе, в этом зале не сидел — травмированы. Мы все получили эту коллективную травму. И когда ты начинаешь смотреть в себя, ты понимаешь — это так. Что твоя жизнь действительно разделилась на «до и после» Беслана. Фатима сказала мне: «Вы, свидетели, имеете свою травму. Её нужно обсуждать».
А я говорю себе: «Какая у тебя может быть травма, ты не была внутри! В тебя пули не летели». Даже мысли не было о том, чтобы ходить на встречи и рефлексировать.
У меня нет больших площадок, кроме моего полудохлого Инстаграма. Я писала о том, что закон принят, думала, что хоть кто-то поддержит, репостнут местные паблики, мы обратим на себя внимание. Этого не случилось.
Совместно с Фатимой и Дзерой мы пришли к выводу, что не можем всему этому противостоять, но можем сделать что-то, что не даст забыть Беслан. И при этом объединить нас всех в той мысли, что люди на всей земле могут чувствовать боль одинаково, и нужно зафиксировать на видео, рассказать истории людей.
Когда случилась трагедия в Беслане, её почувствовал и откликнулся весь мир. Произошло огромное зло, но оно же породило невероятную волну добра, которая текла в Беслан. Одними из первых помощь пришла из выходцев из Осетии в других государствах. Осетины вышли на площадь в канадском Торонто, чтобы рассказать о теракте. Хотели, чтобы люди узнали о трагедии от них, а не из коротких сообщений прессы. Люди собрали деньги и передали семьям, которые нуждались в помощи.
Через 19 лет Фатима и Дзерасса встретились с людьми, которые писали им письма и помогали пострадавшим в теракте. Мы сняли об этом фильм. Одна из героинь — женщина из Германии, которая прониклась историей так, что собрала гуманитарную помощь. Вся бесланская почта была забита посылками от неё.
Я представляла, что я буду жить со своей семьей в доме на Реданте (посёлок недалеко от Владикавказа — ЛБ), его уже строили, но мы больше не могли находиться в Осетии из-за милитаризации школы. В первом классе моему ребенку нужно было выучить песню не о радуге, школьных радостях, а о том, как «мальчики мечтают в армии служить, мальчики мечтают подвиг совершить».
Наша семья эмигрировала в феврале 2024 года. До этого каждую годовщину с моими детьми ездили в школу. Старший, ему восемь лет, всё понимал, в глазах младшего я видела лишь страх. Мне жаль, что я могла напугать детей своими рассказами.
Теперь каждый раз, когда прихожу к детям на линейки, ищу, куда в случае чего можем убежать и спрятаться. И так постоянно в людных местах. А когда «Крокус» произошёл, мы уже находились не в России, я не хотела ещё раз рассказывать детям про теракты и разрушать их мир.
Меня удивило, как быстро все забыли Крокус, страшнейший теракт, где людям стреляли в спины. Нет никакого объединения пострадавших или родственников погибших, и общественный резонанс уже не тот, что был после Беслана. Все устали от насилия.
Мы не хотим, чтобы память о Беслане превратилась в череду патриотических лекций и мастер-классов. Мы просим в школе в Беслане оставить всё как есть. Пусть это будет место скорби, памятник погибшим».