Олег (имя изменено по просьбе героя, — ЛБ) не останавливался, сколько хватало сил, пока не обнаружил себя посреди леса. Южная Корея стоит на горах, поэтому к пригородным кварталам вплотную подступают природные парки. Пригляделся — погони нет. Но выходить из леса опасно: его личность могли установить по видеокамерам, которыми напичканы улицы. А может, полицейские уже выяснили, где он живет? Тогда возвращаться в контейнер на заводе по выращиванию сои нельзя. У него спросят документы, поймут, что полгода Доржиев живёт в Корее незаконно, и депортируют.
Было начало десятого вечера. Олег лег на траву — в сентябре по ночам ещё тепло — и вслушивался в далекий гул города, пока не уснул.
«Требуются женщины на сбор клубники»
С каждым годом в Южной Корее растет число нелегальных мигрантов. В марте 2024-го года в стране без разрешения властей жили 419 тысяч иностранцев при общем населении в 52 млн. человек. Это в два раза больше, чем было 10 лет назад. Всего в стране 2,6 млн. иностранцев, а значит, примерно каждый шестой из них — нелегал.
Активнее всего на незаконные заработки едут из Тайланда, Вьетнама, Китая.1 На десятом месте по численности — россияне: в 2022-м году в Министерстве юстиции насчитали 9108 человек.
Россияне поехали работать в страну в начале двухтысячных, когда ещё нужно было оформлять визу. Поток увеличился после того, как в 2014-м году вступило в силу соглашение между Россией и Южной Кореей о безвизовом режиме для краткосрочных поездок. Сначала за деньгами потянулись жители Востока: из Бурятии, Забайкалья, Приморья, Хабаровского края, Амурской области. Сегодня в Корею едут со всех концов России.
С 2022-го года до въезда нужно получить электронное разрешение K-ETA, заполнив заявление на официальном сайте. Миграционную службу интересует, кем работает человек, сколько зарабатывает, зачем едет в страну, где остановится, бывал ли раньше в Южной Корее. Разрешение дают не всем. Критерии отбора официально нигде не записаны, но случается, что K-ETA не могут получить даже реальные туристы. Если россиянину удалось попасть в Южную Корею, он может оставаться в стране без визы 90 дней в течение полугода, но не больше 60-ти подряд. То есть, если через два месяца человек не уедет из страны, то станет нелегалом, которому грозят депортация и штраф за незаконное пребывание. Размер штрафа зависит от того, сколько человек прожил в Южной Корее, и может достигать десятков миллионов вон, то есть сотен тысяч рублей.
Раньше будущие нелегалы еще в России искали работу через агентства-посредники. Сегодня россияне чаще въезжают в страну без их помощи и ищут вакансии в чатах Telegram и KakaoTalk2. «Требуются женщины на сбор клубники, женьшеня, томатов и т.д.», «Кейсы под косметику: сборка и проверка на брак», «Строительная площадка. Требуется 10 мужчин» — примеры объявлений. Зарплаты начинаются от 9860 вон в час — это размер минимальной оплаты труда. Если работать на заводе по 10 часов в день с одним выходным в неделю, то выйдет месячная зарплата в 2 миллиона 360 тысяч вон. Это примерно 150 тысяч рублей.
Чем работа тяжелее, тем платят больше. Например, в чатах ходят истории о сезонном сборе арбузов за 4,5 миллиона вон в месяц (это почти 300 тысяч рублей), правда, на такой работе легко заработать грыжу. Для сравнения: cредняя зарплата в Бурятии в марте 2024-го года составила 69 тысяч рублей. В Забайкалье — 76,5 тысяч. В Амурской области почти 79 тысяч. Но это очень усредненные цифры.
«В Чите я работала в офисе администратором баз данных и еще подрабатывала в салоне лешмейкером. У меня выходило всего примерно 45 тысяч рублей за две работы», — рассказывает 23-летняя мать-одиночка Зарина Гафурова (имя изменено по просьбе героини, — ЛБ), приехавшая в Корею полтора года назад. Сейчас она получает около 2,7 млн. вон в месяц (примерно 175 тысяч рублей) на заводе по изготовлению шумоизоляционных материалов для автомобилей.
Страна привлекает не только возможностью заработать. Южная Корея — одно из самых безопасных мест в мире. Здесь высокий индекс человеческого развития: это показатель, который учитывает, сколько живут граждане, учатся и зарабатывают. Одежда и техника стоят значительно дешевле, чем в России. Последний IPhone можно купить за 1,2 млн вон (78 тысяч рублей): это примерно половина месячной зарплаты мигранта на заводе.
«В Корее азиатскому человеку затеряться легче»
Сорокалетний торговый представитель из столицы Бурятии Улан-Удэ Олег Доржиев пробыл в Южной Корее восемь месяцев, прежде чем однажды пошел за обувью и не вернулся на свой завод.
Ему всегда хотелось попробовать пожить за границей. В Бурятии многие ездят на заработки в Южную Корею, но Доржиев отправиться туда никак не решался. Жены и детей у Олега нет, но есть мать, которая болеет лейкемией. Болезнь в ремиссии, но вдруг пожилой женщине понадобится помощь.
Всё изменила мобилизация.
24-го сентября 2022-го года друг Олега сказал, что им нужно встретиться и серьезно поговорить.
«Он сказал, что, короче, всё бросай и уезжай из Улан-Удэ прямо сейчас. Цифры какие-то называл космические. Якобы чуть ли не 700 человек забрали из его родного района, ещё день-два и всем повестки придут. Говорил, что, типа, военное положение вот-вот введут, границы закроют», — вспоминает Олег.
Друг в итоге никуда не поехал из-за беременной жены. Олег рассудил: если его заберут на войну, то на мать упадет его долг по ипотеке. Он собрал вещи в 90-литровый туристический рюкзак и уехал в Монголию.
На месте оказалось, что заработать там можно или тяжелым физическим трудом, или придётся учить язык. Большинство беглецов, с которыми Олег познакомился в Монголии, вскоре вернулись домой, но он опасался новых волн мобилизации, поэтому двинулся дальше — в Южную Корею.
«Друг, с которым мы в Улан-Баторе вместе какое-то время жили, заразил меня вот этой Кореей. Я так понял, что нелегалом ехать три варианта есть: США, Израиль и Корея. Но в США дорого, в Израиль попасть нелегко. А в Корее азиатскому человеку затеряться среди местных легче», — рассказывает Доржиев.
Олег знал: пограничники могут не пропустить его, если заподозрят, что он едет работать. Доржиев рассказывает, что сочинил для въезда легенду: он фанат кей-попа, который едет на концерт. Для достоверности закупил молодежную, по его мнению одежду — розовую майку-поло и фиолетовую куртку — и мелировал волосы в салоне красоты.
Маскировка не помогла: поняв, что фанат кей-попа кроме «I don’t understand» и слова не может сказать на английском, пограничница отправила его на допрос. Там Олегу предоставили русскоязычного переводчика. Доржиев заранее изучил, какие вопросы задают: «Сколько стоит пошлина за KET-A?», «Какого числа вам одобрили въезд?», «Какой курс воны к рублю?», «Сколько стоит обед в ресторане в Южной Корее?». Олег ответил на всё, и его впустили в страну. Еще в Улан-Баторе через знакомых мигрант нашел работу — небольшое предприятие в пригороде Сеула, где методом гидропоники выращивали сою. Туда он и отправился.
Работа оказалась, хоть и непростой, но интересной. Весь процесс был автоматизирован, и Олег с двумя напарниками по двенадцать часов в день высаживали зерна, собирали готовую сою, упаковывали. Платили им по три миллиона вон (почти 200 тысяч рублей) в месяц. Жил Доржиев в вагончике возле цеха: с душем, туалетом, кроватью, столом. Работодатель обеспечивал готовой едой. Олег без проблем завел себе банковскую и сим-карты.
В месяц Олегу полагалось всего два выходных — это распространенная практика в Южной Корее. Зато ему некогда было тратить деньги: большую часть он отправлял в Россию, чтобы выплачивать ипотеку и помогать матери.
Он размышляет: «Я не могу сказать на 100%, как она относится в моему отъезду. Она такой человек, что честно никогда не скажет. Думаю, ей маленько поспокойнее. Лучше уж в Корею поехать, чем быть мобилизованным».
«Я просто увидела жизнь лучше той, что я жила»
Город Пусан. Самый известный в Южной Корее пляж Хэундэ. По деревянному настилу прогуливаются, держась за руки, парочки, на берегу рабочие строят из песка фигуры древнегреческих героев — готовятся к ежегодному фестивалю. Навстречу идет кореянка с малюсенькой собачкой в коляске, похожей на детскую.
«Вот так они здесь возят животных, если они старые и уже не могут ходить», — замечает Нора, 32-летняя бурятка.
С развевающимися на ветру черными волосами, спортивной сумкой через плечо, в солнцезащитных очках на пол лица, модных джинсах с разрезами на бедрах ее не отличить от кореянки.
От дома Норы до пляжа идти минут десять. В ясную погоду с семнадцатого этажа высотки, где она живет, можно разглядеть ближайший к Южной Корее японский остров Цусима. Восемь лет назад из окна квартиры в Иркутске Нора видела заросший деревьями пустырь, детскую площадку, панельные дома. Она сидела в декрете с дочкой Ульяной. Девочку не брали в детский сад, поэтому выйти на работу Нора не могла, а половина зарплаты «гражданского» мужа — тридцать тысяч рублей — уходила на аренду квартиры.
За полгода до этого в Южную Корею из Бурятии уехала на заработки ее мать. Женщина тут же нашла работу и жилье, и воодушевленная ее успехами Нора взяла дочку, которой было два с половиной года, и улетела вслед за матерью. С гражданским мужем она рассталась.
Раньше Нора ни разу не была за границей, поэтому в Южной Корее всё вокруг поражало воображение: приезжающие точно по расписанию автобусы и метро, чистые улицы, отремонтированные дороги. Особенно бросались в глаза машины: все будто прямиком с автомойки.
«Мне было 24, и я просто увидела, что есть жизнь лучше той, что я жила, что здесь есть возможность заработать», — вспоминает Нора.
Она родила дочку ещё в университете, писала диплом с младенцем на руках, поэтому поработать в России толком не успела. Потом был декрет. Нора говорит, что в Южной Корее у неё и началась «основная жизнь».
Семья обосновалась в Пусане. Женщины сняли однокомнатную квартиру в местном чайнатауне: по воспоминания Норы, с ванной буквально метр на метр и жилой комнатой размером где-то три на четыре, объеденённой с кухней. Кроме выходцев из Китая там до сих пор живут и держат бизнесы — кафе, караоке, магазины, маникюрные салоны — мигранты из стран СНГ. В основном, это супруги местных жителей либо этнические корейцы, чьи предки когда-то уехали из страны. Доказав своё происхождение, их потомки могут получить визу, а позже и гражданство.
Среди вывесок «Катюша», «Жемчужина», «Эльбрус», магазинов, где торгуют творогом и сметаной, которых не найдёшь в обычных продуктовых, потому что местные их не едят, адаптация Норы прошла плавно. Семье помогали переехавшие сюда до них буряты: подсказывали, куда устроиться на работу, как найти жилье, переводили с корейского.
Несмотря на то, что ни у кого в семье не было документов, разрешающих жить в Корее, Ульяну приняли в детский сад, и Нора вышла на работу. Сначала подрабатывала горничной в отелях, потом устроилась в клининговую компанию. Вскладчину мать и дочка зарабатывали где-то три миллиона вон (примерно 170 тысяч рублей по курсу 2016-го года). Этого хватало на оплату съемной квартиры, садика для Ульяны, еды. Часть денег женщины откладывали.
Проблем с властями у семьи не было за исключением одного случая. Кто-то нажаловался на Нору, увидев, что она шлепнула дочку по попе. Она вспоминает, что тем же вечером в квартиру пришли полицейские с переводчиком и психологом, чтобы проверить не подвергается ли девочка домашнему насилию. Норе сделали предупреждение, что даже шлепать детей в стране запрещено. На то, что вся семья — нелегалы, закрыли глаза.
Будни «пульпопа»
В общей компании в Пусане Нора познакомилась в таким же нелегалом из Бурятии, как она, прогоревшим на родине предпринимателем Альбертом. Спустя два года они съехались, а в 2023-м поженились в российском посольстве. Дочка Норы называет Альберта папой.
Поначалу 38-летний Альберт восхищения жены Южной Кореей не разделял. Его история в новой стране началась с того, что ему не выплатили зарплату на мебельной фабрике. Дальше он устроился на бетонный завод.
«Это вообще ад. С пяти утра начинается работа. Стоишь и заливаешь бетон в огромные формы. Потом специальным вибратором его мешаешь. Это все разбрызгивается. Ты весь в бетоне, короче! В летнюю жару», — возмущается Альберт.
Раздражали и сами корейцы, особенно начальники: «Они крикливые, очень требовательные. Каждый „пульпоп“ (нелегальный рабочий, — ЛБ) первое, что слышит, заезжая в Корею на работу, это слово „полИ“. Означает „быстро“. И они всё время много раз повторяют „полИ-полИ-полИ“. С самого утра тебе это кричат».
Нора вспоминает тот период иначе: «Вы от меня не услышите, что здесь тяжело и трудно, хотя так многие говорят. Я думаю, влияет то, с кем вы здесь находитесь. Если с тобой твоя семья, то эмоционально ты уже сильный. Особенно если с тобой твой ребенок. Это тебя стимулирует просто на тысячу процентов».
Отношение Альберта стало меняться, когда он устроился в небольшую фирму, которая ремонтировала госучреждения. Четыре года он ездил по заказам на пассажирском сидении грузовичка рядом с начальником — пожилым корейцем. К тому моменту Альберт немного выучил уличный корейский, и они часами болтали о жизни.
Благодаря новой работе мужчина смог изнутри увидеть, как местные органы власти реагируют на, казалось бы, пустяковые жалобы граждан: «Один раз был просто казусный случай. На всех госучреждениях здесь есть флагштоки. И какой-то внимательный, вернее, душный гражданин, заметил что на этом флагштоке навершие серебристого цвета, а должно быть золотого. Он пожаловался, и мы ездили по всему Пусану, меняли эти флагштоки. Я просто тогда был поражён! Это же надо: человек пожаловался, значит, надо исправить. Это воля народа называется».
Позже, благодаря знанию корейского и, как он говорит, смекалке, мужчина устроился в бригаду по установке пластиковых окон, где платят 250 тысяч вон в день (примерно 16 тысяч рублей). Нора тоже нашла в Корее свою нишу. В 2019-м году она начала работать на себя: убирается в квартирах состоятельных этнических корейцев. Благодаря этой работе, Нора, Альберт и Ульяна и сняли апартаменты в районе небоскребов на берегу моря. Здесь живут большинство клиентов Норы, и одна из них предложила сдать семье пустующую квартиру без залога, который в таком районе может достигать десятков миллионов вон.
За зарплатой
Слово «самушиль» знакомо каждому нелегалу в Южной Корее. В переводе на русский это просто «офис», но мигранты называют так частные биржи труда, где предприниматели набирают сотрудников на временную работу — «арбайт». Оплата каждый вечер. В таком же когда-то перебивались временными заработками Нора и Альберт.
«У „хангуков“ (корейцев, — ЛБ) считается, если человек входит в такой самушиль, это самые низкоранговые люди. Ну, типа дальше только бомжи. Но мы-то иностранцы, нам-то пофиг», — говорит Альберт, указывая на вход в пятиэтажное здание, отделанное пожелтевшим от времени кафелем.
Мы в двадцати минутах езды от тусовочного центра Пусана — района Сомен. Вокруг жилые и офисные многоэтажки. На первом этаже здания — ресторан, на втором и третьем — «самушиль». На окне по-корейски написано: «Рабочие всегда в наличии». Здесь набирают людей на стройки.
Нора объясняет: если рабочий ответственно выполняет задания, быстро соображает, то ему могут предложить постоянный «арбайт». Это значит, что по утрам он, минуя кастинг, будет сразу садиться в автобус, который развозит по объектам. Она как-то не могла получить работу две недели, пока один из бригадиров не оценил её настойчивость и нанял убирать строительный мусор.
Последний раз супруги были здесь семь лет назад. Когда Альберт идёт к владельцу бизнеса — «саджану» — уговорить его поболтать с журналистами, я едва верю в успех. И действительно, сначала он возвращается ни с чем. Но через пять минут из окна на втором этаже выглядывает кореец и зовёт внутрь.
«Саджан» — мужчина в бейсболке и белых джинсах на вид постарше Альберта, но разница в возрасте не бросается в глаза. Альберт слегка кланяется «саджану» — здесь принято так здороваться со старшими — и они жмут друг другу руки. Бывший разнорабочий начинает что-то рассказывать, размахивая руками, кореец улыбается, похлопывает его по плечу и зовёт всех в свой кабинет.
«Мне нравится, что он вот такой: у него нет стеснения», — объясняет Нора, пока «саджан» с Альбертом болтают. «На самом деле, в эмигрантстве это очень важно. Если ты вот такой… стеснительный, тебе всё неудобно, у тебя и жизнь будет… неудобная».
Альберт местами переводит слова «саджана»: мы можем снимать в офисе всё, что хотим, если потом не будем показывать это в Южной Корее.
Время — пять вечера. Из окна видно, как напротив останавливается белый микроавтобус, а за ним ещё один, и ещё. В офис идут рабочие — по словам «саджана», в основном, вьетнамцы и таджики. Слышно, как они поднимаются по лестнице на третий этаж за зарплатой.
«Весь район знает, что сюда ходят толпы иностранцев. И основная масса без (рабочих) виз. И нормально. Все эти годы существуют», — комментирует происходящие Альберт.
Он переводит ответ «саджана» на мой вопрос, не мешают ли работать облавы на нелегалов: «Говорит, нет никаких проблем с нелегалами. Главное, говорит, не драться, законы не нарушать. Если ты просто спокойно ходишь на работу и домой, тебя никто не тронет».
Но тут же добавляет, что саджан «маленько» лукавит. Все знают, что идут большие рейды на нелегалов.
«Славян не берем»
Сотрудники миграционной службы приходили на предприятия в поисках нелегальных рабочих и раньше, но в прошлом году частота и массовость рейдов выросла. В 2023-м году в Южной Корее выявили рекордное число иностранцев без документов — 38 тысяч человек. По словам живущих в стране нелегалов, поменялся и подход правоохранительных органов. На иностранцев начали устраивать облавы на улицах, хотя раньше с проверкой документов приходили только на работу. В таких уличных рейдах стали участвовать и обычные полицейские, которые до этого не интересовались наличием ID-карты3, если человек не нарушал правопорядок.
Усилия властей не отражаются на статистике. Число нелегалов в Южной Корее за прошлый год только выросло на 12 тысяч человек. Профессор университета Осло (специальность восточноазиатские исследования и корееведение) Владимир Тихонов считает, что усиленные рейды не более, чем попытка непопулярного президента Юн Сок Еля, пришедшего к власти в 2022-м году, завоевать одобрение граждан. На последних парламентских выборах его партия провалилась. 65% граждан не поддерживают политику президента.
«Поэтому его министерство юстиции издало такой амбициозный план, что количество нелегальных мигрантов, якобы сократится с четырехсот тысяч до двухсот. Я помню, подобные планы и 10 лет, и 15 лет назад издавались. И никто их выполнить не смог», — рассуждает Тихонов.
Южная Корея — пятая в мире страна по объёмам производства автомобилей, третья — электроники, но своих граждан для работы на заводах не хватает. В стране самый низкий в мире уровень рождаемости — 0,72 ребенка на женщину. Вдобавок, молодые корейцы не хотят работать на малооплачиваемых и вредных для здоровья местах.
«На большие сборочные производства, где делают финальный продукт — корабль, машину, мобильный телефон, где зарплата высокая, требуются высококвалифицированные кадры. Туда иностранцев и не берут. Но под ними существуют сотни тысяч мелких поставщиков деталей для тех же машин, кораблей, мобильников — всего, что производит корейская индустрия. Это средние и мелкие предприятия, где условия труда значительно хуже, зарплата ниже. Туда, в основном, идут иностранцы», — говорит Владимир Тихонов.
На таких производствах, в полях и на стройках, работают не только «пульпопы». Среди иностранцев, работающих легально, они в меньшинстве. Большой источник рабочей силы — это этнические корейцы из других стран, которые могут законно трудоустроиться. Есть иностранцы, которые получают визы для низкоквалицифированных рабочих мигрантов и сезонных работников: россияне так не могут, потому что между странами не заключено соответствующее соглашение. Нелегалы, живущие в стране много лет, говорят, что из-за конкуренции с «легальными» мигрантами подходящих вакансий в последнее время становится меньше. Однако, поток желающих подзаработать в Южной Корее не иссякает.
Нелегалы спасаются от облав разными способами. Кто-то уезжает работать на отдалённые острова, где не бывает миграционная полиция. Там семьи фермеров ищут рабочих для выращивания морской капусты. Кто-то пережидает время рейдов — его обычно объявляют заранее — теряя в зарплате. Мигрантам с азиатской внешностью легче спрятаться, потому что внешне они не привлекают внимания.
«В декабре — январе у нас работодатели не брали именно славянской внешности людей», — рассказывает Галина, сотрудница одного из сеульских агентств по трудоустройству. «Миграционные работники, если увидят, что он не кореец, естественно подойдут, попросят документы. Поэтому мне прямо сверху мой начальник сказал, что славян пока не берем. А с азиатской внешностью ещё можем куда-нибудь пристроить».
Бурятское происхождение помогло найти работу и Олегу, в точности как ему рассказывали в Монголии.
Доржиев вспоминает, что скрывшись от полиции, две ночи и один день он провел в лесу, лишь раз выбежав в магазин неподалеку за едой. Выбравшись, идти на завод он не отважился. Потеряв и работу, и дом, Олег неделю бродил по поселкам, ночуя в общественных банях — чимчильбанах. Они работают круглые сутки, и там всегда есть зона отдыха с теплыми полами и матрасами для сна. Сменив несколько временных мест, Доржиев устроился уборщиком в гостиницу.
В бригаде с двумя этническими кореянками из России Олег убирает номера. На каждый уходит примерно минут по десять. Он отвечает за смену постельного белья. Работа неплохая: негрязная, начальник не стоит над душой, можно передохнуть, если устал. Но монотонная и скучная. Спасает, играющее в наушниках, «Дорожное радио».
«У меня было недавно подряд три недели без выходных. Последние три дня — полная посадка и шестьдесят номеров. С одной стороны, ничего сложного в том, чтобы поменять постельное бельё. С другой — на пятидесятом пододеяльнике, пятидесятой простыне, уже тошнит», — говорит Олег.
Пока двое коллег — весь его круг общения, потому что лишний раз выйти из гостиницы, где он и работает и живет, он боится. Вдруг снова встретится с миграционной полицией?
Побег от зомби
21 февраля Михаил Иванов (имя изменено по просьбе героя, — ЛБ), как всегда, приехал на работу на небольшой завод по выпуску CD в часе езды от города Инчхона. В девять утра он встал за конвейерную ленту упаковывать диски корейских «айдолов» (популярных поп-исполнителей, — ЛБ). Отработав полгода, Иванов уже не обращал внимание на лица исполнителей.
«Несмотря на то, что я работал, можно сказать, в корейской музыкальной индустрии, с ней я плохо знаком», — шутит он.
Спустя полтора часа Иванов заметил, что работники вокруг куда-то побежали. Михаил подумал, что на соседнем «лайне» не справляются с потоком, и все кинулись помогать. Он последовал за остальными, но оказалось, что все выбегают в заднюю дверь цеха. Уже снаружи Михаил понял, что на завод приехала «мигрешка»4.
Работники понеслись в лес. Бежать приходилось в горку, накануне шел снег с дождем, и 40-50-летние женщины — в основном на предприятии работали именно они — поскальзываясь на мокрой траве, падали. Михаил поначалу пытался помогать, но они падали снова. Сотрудники миграционной службы бежали следом и кричали.
«Я не воспроизведу этот звук, но это прям вот крик, как в фильмах про зомби. Что-то такое нечеловеческое», — вспоминает Иванов.
Михаил и еще пять девушек забежали в здание, которое оказалось отелем. Оттуда они через лес добрались до соседнего поселка, где их подобрала на машине подруга одной из работниц. Когда два дня спустя он вернулся на предприятие, оказалось, что сбежать удалось еще паре девушек. Остальных — по подсчетам Михаила, тридцать человек — задержали.
Нелегальных мигрантов позже депортировали. Процесс происходит так: нелегалов сажают в миграционную тюрьму, где они ожидают вылета. Обычно человек сам покупает себе билет. Еще ему выписывают штраф5. Если его заплатить, то через некоторое время можно будет въехать в страну снова. Если нет — пожизненная депортация.
Среди задержанных были и те, кто заплатили штраф и смогли остаться в стране. Если бы Михаила поймали, то и у него была такая возможность. Он получил в Южной Корее визу для лиц, подавших заявление на получение статуса беженца.
После начала войны в Украине россияне обнаружили способ легально на несколько лет остаться в Южной Корее. «Визу беженца» выдают тем, кто запрашивает в стране убежище и ждёт рассмотрения своего дела. Шансы получить статус беженца минимальны: одобряют всего один процент заявлений. Но можно несколько лет ждать суда.
В 2023-м году убежища попросили 5750 граждан России. Это больше, чем все количество полученных от россиян заявлений с 1994 по 2019 годы. Сколько из них спасались от мобилизации, действительно подвергались на Родине политическому преследованию, сказать невозможно. Но в мигрантских чатах, в видео блогеров, живущих и работающих в Южной Корее, эта виза упоминается именно как возможность легально поселиться в стране, чтобы подзаработать.
30-летний Михаил, в прошлом сотрудник пресс-службы одного из московских учреждений, занимающихся молодежной политикой, приехал в Южную Корею вместе с девушкой в сентябре 2023-го. Это был второй заезд в страну: за полгода до этого Михаил приезжал сюда «на разведку» на два месяца. Была зима, заработать толком не получилось, потому что в это время в стране «не сезон» из-за холода и праздников. Вернувшись в Россию, он не мог устроиться на работу, накопил около 350 тысяч рублей долгов, и снова поехал в Южную Корею их закрывать.
Михаил прочитал в интернете, что лучше идти в миграционную службу буквально за несколько дней6 до того, как закончатся два месяца легального проживания в стране без визы. Выждав время, они с девушкой подали заявления о том, что им нужно убежище. Есть агенты, которые за деньги сочиняют истории, как человека притесняли на родине. Пара действовала самостоятельно.
«О чём писали мы, говорить не буду. За основу взяли реальный факт из нашей жизни, который немного „причесали“. Доказательств у нас на момент подачи заявления не требовали, но если они имеются, то их нужно прикрепить сразу», — рассказывает Иванов.
Спустя два месяца пара получила ID-карты — документы, подтверждающие, что они могут жить в Южной Корее. Но была загвоздка: потенциальный беженец может устроиться на работу только спустя полгода после выдачи ID-карты. В случае Михаила — почти через год жизни в стране. И даже, если выждать этот срок, не все работодатели принимают таких мигрантов на работу. Многие идут работать нелегально. Если их поймают во время рейда, то, заплатив штраф — по словам Михаила, примерно два миллиона вон (130 тысяч рублей) — они смогут остаться в стране. Это немногим меньше его месячной зарплаты на заводе.
Иванов дал себе год, чтобы выплатить долги и немного накопить, но у него получилось только наполовину закрыть задолженности. На зиму завод, где он работал, закрылся. Михаил урывками подрабатывал на разгрузке товаров в порту и на почте. Денег в тот период хватало только на еду и выросшую в полтора раза квартплату.
Сегодня он считает: ехать в Южную Корею на заработки нужно минимум на три года, чтобы жить более-менее комфортно и понемногу откладывать деньги.
«Человек может и за год накопить и купить квартиру в каком-нибудь маленьком городе не в краевом или областном центре, миллиона за три рублей. Но это при условии, что ты будешь во всем себе отказывать, питаясь очень скромно. Это будет стоить больших усилий, придется работать по двенадцать часов практически без выходных, только при таких условиях», — говорит Михаил.
В апреле в Южной Корее снова начались рейды. Иванов решил не рисковать и в мае уехал домой. Его девушка улетела ещё раньше — буквально за неделю до облавы на их предприятии, поэтому бегать по лесам ей не пришлось.
Маленький кокон
«Нелегалы намного шустрее. Амбиций больше, потому что надо быстрее максимально много заработать. Каждый день может оказаться последним, и тебе надо прорваться. Ты становишься такой … юркий. Закалённый», — рассуждает Альберт.
Супруги долго не могли избавиться от привычки работать на износ, чтобы скопить к возвращению домой, как можно больше. Они построили себе дом в Бурятии, но когда началась пандемия коронавируса, решили, что пора жить для себя. Нора исправила зрение и прикус, начала кататься по стране на велосипеде и ходить в горы. Альберт купил мотоцикл.
«Я когда подъезжаю на мотоцикле, они (знакомые корейцы) очень сильно удивляются. Типа ты, иностранец, как ты мог себе позволить такой дорогой мотоцикл? Или то, что я живу в самом дорогом районе Пусана. В таком полушуточном тоне могут спросить, ну, типа, ты случайно не пиздишь?» — говорит Альберт, уточняя, что близко к сердцу такие комментарии не принимает.
Ситуации, когда его оскорбляли, приняв за мигранта, случались и в России. В Южной Корее он наоборот мало выделяется из толпы.
7В 2022-м Нора узнала, что правительство Южной Кореи расширяет программу выдачи видов на жительство незарегистрированным детям мигрантов. Дети, въехавшие в страну до шести лет, прожившие здесь более шести лет, и учащиеся в корейских школах, могут получить визы на срок, пока им не исполнится 18. Ульяна под эти критерии подошла. Нора подала в миграционную службу пакет документов: паспорта, договор аренды на квартиру, справку из школы. Спустя два месяца домой пришла инспекция. Две женщины в деталях расспрашивали о жизни семьи в Кореи: когда заехали, где жили, в какой детский сад ходила Ульяна. Разговаривали больше с самой девочкой. И в августе 2022-го пришел ответ из миграционной — дочери дают визу. Нора и Альберт тоже получили временные визы как опекуны.
«А мне, когда я сюда с Ульяной поехала, все говорили, что я сумасшедшая!» — вспоминает Нора.
Сейчас Ульяне одиннадцать. Россию она совсем не помнит, любит корейские острые блюда, слушает k-pop. Когда я спрашиваю, что отличает её от школьных подружек, она смеётся, что мама не заставляет её так же много учиться. Возвращаться на родину ни она, ни Нора, ни Альберт, особенно после начала войны, не хотят.
***
«Я хочу состариться и сидеть дальше на этом своём пляже с тросточкой, со своей бабушкой Элеонорой и материться на корейском языке на чаек», — заявляет Альберт.
Он надеется, что появятся и другие программы, которые позволят им остаться в стране насовсем.
Михаил уже немного скучает по Южной Корее, где прожил«отдельную маленькую жизнь». Впрочем, он с самого начала знал, что вернётся в Россию: «Уже время наступает, когда нужно думать о каком-то будущем, стабильности. Я понимаю, что стабильности на самом деле нет нигде: ни в Корее, ни в России, ни в какой-то другой стране. Её не существует, это такой большой миф. Но хочется постараться сделать свою жизнь стабильной в границах своего маленького кокона, а этот кокон хочется видеть в таком месте, которое ты знаешь. Это то место, где я родился и вырос. Другого мне не дано».
Олег в раздумьях: надо придумать, чем бы заняться, чтобы зарабатывать удалённо и жить в какой-нибудь другой стране. Не в Южной Корее — тут ему не закрепиться — и не в России. Пока он продолжает работать в гостинице, изо дня в день меняя десятки комплектов постельного белья.
Фото обложки: Нора на крыше многоэтажного дома, в котором она живет, в Пусане.
- 1. 147 тыс., 78 тыс. и 63 тыс. соответственно. — прим «Люди Байкала». ↩︎
- 2. Южнокорейское приложение для обмена мгновенными сообщениями. — прим. «Люди Байкала». ↩︎
- 3. Карты, идентифицирующие личность, выдают всем резидентам Южной Кореи. Если у человека ее нет, значит, он турист или нелегал. — прим. «Люди Байкала». ↩︎
- 4. Сотрудники миграционной службы. — прим. «Люди Байкала». ↩︎
- 5. Штрафы выписывают всем нелегалам, которые выезжают из страны. Исключение — это периоды, когда правительство Южной Кореи открывает для мигрантов «зеленые коридоры». Во время их действия нарушители освобождаются от каких-либо санкций, если по своей воле покидают страну. — прим. «Люди Байкала». ↩︎
- 6. «Люди Байкала» не нашли подтверждения этой информации. Описание процедуры можно найти на официальном сайте Иммиграционной службы Южной Кореи. ↩︎
- 7. По оценкам правозащитников, их численность может достигать 20 тысяч человек. — прим. «Люди Байкала». ↩︎