В длинном одноэтажном здании детского сада «Чебурашка» в селе Беляки Красноярского края пахнет супом и какао. В коридоре вдоль стен — разноцветные кабинки для детской одежды, на полу пушистый коврик, на стенах весёлые зайчики и мишки. У входа до сих пор висит листочек с надписью: «Приём воспитанников ведёт мед. брат Тишковец Алексей Николаевич». Но с тех пор, как Тишковец погиб в Украине, приём никто не ведёт.
«У нас доктора на войне убило»
Этот садик — единственное учреждение для детей в Беляках. Школу с прошлого года закрыли, учеников перевели в интернаты. На 90 жителей осталось семь детей. 33-летний Алексей Тишковец был в посёлке одновременно и фельдшером, и заведующим детским садом.
Теперь фельдшера нет, а заведовать детсадом уговорили воспитательницу, которая работает ещё и в поселковой библиотеке. В опустевший ФАП санитарка Елена Зыкина несколько раз в неделю заходит помыть полы. Может выдать таблетку от температуры или поставить укол от давления. Проработав семь лет бок о бок с Алексеем, она кое-чему научилась.
Почти каждый встречный житель Беляк начинает разговор со слов: «У нас доктора на войне убило».
Посёлок Беляки находится в Богучанском районе Красноярского края. Это граница Богучанского и Эвенкийского районов, дальше 500 километров тайги и Крайний север. Чтобы добраться от Красноярска до Беляк, нужно сначала доехать до Богучан — 600 километров. Можно автобусом — 12 часов в пути, можно самолётом — 2 часа на «кукурузнике».
Дальше — как повезёт. Дороги до самих Беляк нет, только зимник, 100 километров. В межсезонье проезжают внедорожники, тратят на это 4,5 часа. Местные жители ездят в район только в случае крайней необходимости. Чтобы вызвать «Скорую помощь», приходится ждать сутками. В распутицу везти больного просто нереально, и посёлок оказывается отрезанным от мира.
В Беляках нет проводного электричества, несмотря на то что в 200 километрах Богучанская ГЭС. Свет жители получают от дизельных генераторов, и обходится он им в 75 рублей за киловатт-час, когда в среднем по Красноярскому краю стоит три рубля. Правда, несколько лет назад глава посёлка Валентина Паисьева подала заявку на грант по установке солнечных батарей и ветрогенератора — и выиграла. Благодаря возобновляемой энергетике в Беляках стали экономить на электроэнергии один миллион рублей в год. Первые два года эти средства оставались в бюджете посёлка. «А потом нам просто стали урезать бюджет на эту сумму, мы же дотационные», — рассказывает Валентина Паисьева. Экономить больше нет смысла.
С 2009 года бюджет посёлка один и тот же — семь миллионов рублей в год. Этого едва хватает на зарплату бюджетникам и коммунальные расходы. Из-за высоких цен на электричество в Беляки не едут предприниматели. Магазин один, работает несколько дней в неделю.
«Давай, Абрамовна, осенью увидимся»
Мы говорим на кухне у Валентины Паисьевой. Она почти не ходит самостоятельно: у неё тяжёлая травма позвоночника и «волчанка», которая делает кости хрупкими, как хрусталь. Поэтому работает она в основном дома. На кухню постоянно заходят люди. Кто-то раздевается, кто-то прямо в одежде проходит, наливает чаю из термоса и садится у печи. Местная жительница Марина вспоминает, что вот так же сидели в последний раз на кухне у главы с Алексеем и деревенской травницей Валентиной Абсолямовой. Травница тогда сказала: «Алексей Николаевич, чувствую, не вернёшься ты оттуда, не езди». Он только посмеялся.
«Он нам как сын был, — добавляет Марина. — Никогда не ошибался с диагнозами! Помогал всем, без разбору. Таблетки в районе выпишут, мы домой приедем и к нему. Он всё подробно разъяснит. Или вот в больнице лежишь, уже и выписываться можно, но надо докáпаться. Приезжаем домой, он нам здесь капельницы ставит».
Перед отъездом Алексей везде уволился, заплатил все коммунальные платежи. «Будто знал, что навсегда, попрощался», — говорит Марина.
Валентина Паисьева вспоминает, как после той последней встречи Алексей уходя, уже в сенях, сказал: «Давай, Абрамовна, осенью увидимся». На душе стало тяжело, «словно камнем придавили», — говорит она.
«Я вообще по жизни человек не плачущий, меня дети ни разу не видели со слезами. А тут как узнала про Лёшу, истерика началась, вой на всю катушку, слова произнести не могу. Так прикипели мы все к нему», — рассказывает Валентина.
«Рвался туда, где сложнее»
Анастасия и Алексей похожи друг на друга: светлые, круглолицые. Только Настя среднего роста, а Алексей был высоким, почти метр в плечах, нога 46 размера. После смерти брата у Насти никого из родных не осталось, родители умерли весной 2021 года. Сама семья из Шиверского, это в 30 километрах от Богучан. Брат с сестрой закончили там школу и уехали в Красноярск учиться дальше.
Алексей поступил в медицинское училище в Дивногорске, городе в Красноярском крае. Отличником не был. Всё говорил: «Не нужен мне красный диплом, я что, ботаник?» И специально на выпускных экзаменах получил одну четвёрку. Со второго курса подрабатывал санитаром на скорой в Красноярске.
В 2015 году у Насти и Алексея стали болеть родители. Брат с сестрой решили переехать к ним поближе — в Богучаны. Алексей и там стал проситься на скорую. «Всегда рвался туда, где посложнее», — говорит Анастасия. Но в районе в то время готовились к выборам депутатов Богучанского районного совета. Один из кандидатов в депутаты, главврач районной больницы, баллотировался от Беляк. Местные жители поставили ему условие: «Найдёшь нам фельдшера — мы тебя выберем». В посёлке построили новый ФАП, а работать там никто не хотел.
Когда Алексей пришёл устраиваться на работу, главврач сказал, что место есть только в Беляках — фельдшером. Алексей отказался: далеко от родителей, да и не хотел сидеть в деревне, считал, что на скорой от него больше пользы. Несколько месяцев жил у родителей, помогал по дому. Не выдержал, снова поехал устраиваться на работу. Ему поставили то же условие — только Беляки. На этот раз согласился. В посёлке Тишковцу выдали муниципальную квартиру, он её отремонтировал и стал жить.
Сама Настя осталась в Богучанах, и сейчас работает в районной администрации. С братом они часто общались, хотя дел у него всегда было очень много.
«Помню, когда Лёша вник в работу, всё удивлялся, насколько в Беляках „хроника“ у людей запущенная, работы было непочатый край, — говорит Настя. — В округе на сотни километров больше медика не было. И на аварии приходилось ездить, и вахтовиков лечить, и зубы дёргать. Только роды, наверное, не принимал, их там просто не было. И за свои деньги лекарства покупал, на бензин давал, чтобы человека в больницу отвезли».
«Спрячьте, потеряйте документы…»
Когда началась война в Украине, брат и сестра старались её не обсуждать. Тема смерти для обоих была очень травмирующей, недавно они похоронили родителей. О том, что Алексей может пойти на фронт, и речи не было. Да и ему было чем заняться: в свободное от работы время Тишковец учился на третьем курсе исторического факультета в Красноярском педагогическом университете. Он с детства любил историю и мечтал когда-нибудь стать учителем. Правда, все деньги, накопленные на учёбу в следующем году, отправил на фронт. Хотел поддержать солдат.
«Я ему тогда сказала: даже не вздумай! — рассказывает Настя. Она сразу подумала, что брат захочет на фронт. — Знаю, что патриот до мозга костей, нас так воспитали. Он ответил: „Ты что, армии хватит. У нас хорошая армия“».
Но однажды Алексей в апреле заехал к сестре на обед: она как раз напекла его любимых булочек. И сказал, что подал заявление в военкомат. Объяснил: «Я там нужнее. Сколько смогу, столько спасу, хоть десяток».
Только вышел, сестра побежала в военкомат. Просила: «Что хотите, делайте: спрячьте, потеряйте документы…» Ей ответили: «Мы не можем, но вы успокойтесь, из Красноярского края пока добровольцев не берут».
В апреле 2022 года добровольцев и правда не брали. Поэтому Алексей поехал в Ростов и заключил контракт с частной военной компанией. С какой именно, сестре не сказал.
Настя проводила брата 25 апреля. Больше они не виделись. 26 мая у неё был день рождения. Алексей вышел на связь только через два дня через аккаунт знакомого во «ВКонтакте», телефона у него с собой не было. Писал из госпиталя Бурденко. «Оказалось, его ранило, — говорит сестра. — Успокаивал, что не тяжело, чуть-чуть задело. Я ему: „Лёш, ну, „маячок“ уже был — может, хватит?!“ Он: „Нет, мне нужно вернуться“. Я тогда не понимала почему».
«Если кровь из ушей не идёт, барабанная перепонка не лопнула, значит это не контузия»
Что происходило с братом на фронте, Настя знает только по его редким телефонным звонкам и рассказам сослуживцев. Он попал в диверсионно-разведывательный отряд добровольцев, сначала был просто фельдшером, вскоре стал начмедом, у него в подчинении было семь человек. Отвечал за закупку лекарств и медицинскую помощь, практически всё время был на передовой.
Так же, как и на гражданке, в Беляках, на свои деньги покупал бинты, жгуты и лекарства. Жаловался, что не хватает нужных препаратов, — рассказывал, например, что было такое негласное правило: если кровь из ушей не идёт, барабанная перепонка не лопнула — значит это не контузия. И никакой помощи не требуется. «Тебе ставят диагноз — острая реакция на стресс, типа испугался и всё. И лекарств, которыми нужно при этом откапывать, не предусмотрено», — пересказывает слова брата Настя.
Один сослуживец рассказывал: «Лёша был человеком. Он с последней зарплаты накупил на 22 000 рублей медикаментов, потому что много ребят возрастных, со своими болячками, ему предложили сохранить чеки, компенсировать, но он отказался».
Сослуживцы говорят, переливал раненым свою кровь, в полевых условиях, под бомбёжками, когда «официальные» медики сидели в блиндажах.
Ещё один товарищ вспоминал: «Всё вокруг взрывается, бомбы падают, обстрел, а он поставил мне капельницу и стоит, держит. Ему кричат: „Ложись!“ А он: „А держать кто будет, он же от потери крови сейчас умрёт“». Его таким и запомнили: идёт вместе со всеми, при полной амуниции, только ещё огромный баул с собой тащит, с медикаментами и гуманитаркой: трусы, носки, лекарства для «хроников».
«Во время нашего последнего разговора, 27 августа, я спросила, как он вообще. Ответил, что своей работой доволен. За четыре месяца на передовой не смог спасти только двенадцать человек, остальных всех вытащил. Сколько, не считал — сотни. Это и „спецура“, и чевэкашники, и Росгвардия, и армия России, и ЛНР, ДНР».
Алексей с товарищами разработал медицинскую систему самопомощи для солдат и уже начал по ней обучение. Например, объяснял, в чем разница турникета и жгута, почему важно, чтобы у всех с собой был жгут и чёрный маркер. И обязательно в кармане, из которого удобно вытащить. Жгутом перетягиваешь раненую конечность, маркером подписываешь время, когда перетянул.
Рассказывал сестре: «Война изменилась, здесь человек один на один с болью. Когда группа попадает под обстрел, все лежат и не шевелятся, чтобы в них не попали, помочь раненым некому. Если не знать, что делать, скорее всего, умрёшь от болевого шока или кровопотери».
По своей программе Алексей успел подготовить несколько человек. Есть ли она где-то написанная, Анастасия не знает. Но очень хочет её найти.
«Не волнуйся, он не валяется там, как собака, мы его забрали»
Настя узнала о гибели брата на третий день после его смерти. Ей позвонил сослуживец. Сказал: «Не волнуйся, он не валяется там, как собака, мы его забрали, он уже в Белгороде». Позже позвонил боец из его отряда и рассказал подробнее.
«Они ехали на машине вчетвером, Лёша сидел на первом пассажирском сиденье. Полетели мины. Его ранило осколком, он успел себя перевязать, — говорит Анастасия. — Водитель и ещё один пассажир погибли сразу. Второму пассажиру сзади порезало руки. От болевого шока он выскочил, пытался завести машину, чтобы отъехать, не смог, побежал за помощью. Обернулся, а в машину прилетела вторая мина — так Лёша и погиб. Он вообще не должен был сесть в эту машину. Он собирался ехать в первой, но уступил своё место и сел во вторую».
Узнав о гибели брата, Настя начала звонить куда могла. Нужно было найти тело. Но ей отвечали: «Нет такой фамилии». В военкомате добавили: «Раз не через наш военкомат, всё самостоятельно: и поиски, и похороны».
«Алексей рассказывал, все добровольцы „вообще под секретом были, типа нет их“. Им даже документы было запрещено носить с собой. Я всё хотела спросить, за ту ли страну он туда пошёл? Он же там, когда людей спасал, никого не делил», — говорит Настя.
На шестой день после гибели брата ей позвонили из Ростова и позвали на опознание — в специальную похоронную часть, куда свозят тела погибших (522-й Центр приёма, обработки и отправки погибших — ЦПООП). Настя собрала вещи и поехала в красноярский аэропорт.
На опознании следователь показал Анастасии фотографию брата и бумажку, которая была залита кровью. На ней были написаны имена и фамилии Алексея и Насти, а ещё позывной — «Гиппократ» — и Настин телефон. Позже она узнала, что большинство сослуживцев не знали даже фамилии брата, для них он был «Док Гиппократ».
Все гробы с военными привозили в похоронную часть в Ростове с сопровождением. Гроб Алексея не сопровождал никто. «Я там вообще единственная женщина была, ещё и гражданская. Получается, если бы не приехала, так бы он и лежал в Ростове», — говорит сестра. В похоронной части к ней подошёл офицер, спросил: «Откуда у вас столько мужества и сил духа, чтобы приехать сюда?» Она ответила, что приехала за братом: «А я за ним хоть на луну. Кому ещё ехать? Родных у нас нет».
Как везти гроб из Ростова в Красноярск, было непонятно. Анастасию пожалел начальник части: «Сегодня борт летит по всей России, будет залетать в Красноярск. Полетите?» Она согласилась. Как она пережила эту дорогу, не может понять до сих пор.
Вспоминает, как заходила в самолёт: «Один из пилотов крикнул: „Куда идёте?!“ У меня на глазах закипели слёзы. Офицер, который сидел рядом, одёрнул кричавшего: „Ты что, не можешь понять, это женщина, гражданская, она брата везёт“. Пилот ответил: „Да он чевэкашник“».
«Позже я узнала, что в госпиталях вообще, простите, как к говну к ним относятся, — говорит Настя. — Зашили, зажило, и хрен с тобой. К Лёше ещё более-менее было отношение, видимо, потому что он медик. А так, их изначально разделяют: ты чевэкашник, ты доброволец, а ты от официальной армии. Какая, сука, разница! Он что, вас делил на поле боя, кого спасать, а кого нет?!»
Самолёт Ил-76 летел 14 часов. В Новосибирске гроб с Алексеем перегрузили в маленький Ан-24. В Красноярске Анастасии помогли администрация Богучанского района и местное казачество, в котором состоял Алексей. Пригнали «ГАЗель» к аэропорту, загрузили гроб и привезли в Богучаны. Похороны организовали они же. Если бы не казаки, она бы осталась одна на взлётной полосе с двухсоткилограммовым гробом.
Похоронили Алексея рядом с родителями. А после началась длинная история с выплатами. Анастасии дважды пришлось ездить в Москву, чтобы оформить выплату за ранение брата: то на справке не та печать, то ещё какой-то бумажки не хватает. В итоге деньги не выплатили до сих пор: ни за ранение, ни — теперь — за гибель.
Сослуживцы Алексея собрали документы и отправили в Москву. Они хотят добиться для Алексея государственной награды. «Мне искренне жаль, что всё у нас складывается таким образом, что „официалам“ (так на фронте называют тех, кто служит по контракту с Министерством обороны, — ЛБ) за пять спасённых человек — звезда Героя России, а Лёше за сотни спасённых под непрерывным огнём в лучшем случае парни смогут орден Мужества выхлопотать», — говорит Настя.
В Беляках фельдшеру Алексею Тишковцу хотят поставить памятник. Валентина Паисьева подготовила проект и отправила документы на получение гранта. Ждёт результата. Если грант получить не удастся, жители соберут деньги на памятник своими силами. Глава посёлка уверена, что люди готовы.