На прошлой неделе в соцсетях появились появились фотографии из братской больницы № 5. На них было видно, как в больнице сушатся одноразовые СИЗы — словно бельё на вешалках. Мы связались с сотрудниками больницы, и они рассказали, что одноразовые комбинезоны вынуждены использовать по семь смен. Единственным условием наших собеседников было сохранение анонимности.
В пятницу, 13 ноября, главный врач больницы № 5 города Братска опубликовал видеообращение. Он рассказал, что в стационаре находятся 232 пациента, многие в тяжёлом состоянии. Поэтому от больницы потребовалась мобилизация всех ресурсов. «Сложился определённый разрыв в поставке средств индивидуальной защиты, — добавил Кокорин. — Мы его успешно закрыли с помощью уважаемых партнёров из ПАО „РУСАЛ Братск“. Средства индивидуальной защиты есть в полном объёме. Создаётся полугодовой запас для нового отделения, где будут находиться пациенты с внебольничной пневмонией. Проблемы все будут решены».
«Мы говорили, что заражения неизбежны»
В конце октября больница № 5 города Братска получила статус ковидного госпиталя. Хотя больные с коронавирусом поступали уже с апреля. «Начиная с конца марта пациентов с любой патологией сначала госпитализировали в обсерватор или провизорное отделение, — рассказывает сотрудница больницы Ирина Григорьева (имя и фамилия изменены по просьбе героини — ЛБ). — Там они оставались до установления ковид-статуса. В зависимости от результата мазка людей распределяли дальше. Положительных отправляли в ковидный госпиталь — в районную больницу, отрицательных госпитализировали в основной стационар».
Поток пациентов большой, и часто в обсерваторе не хватало мест. Тогда людей устраивали в коридоре. Иногда «коридорный пациент» получал положительный мазок, и риск внутрибольничного заражения был вполне реальным. Не всегда ковид-положительных пациентов с инсультами или инфарктами можно было перевести в госпиталь, тогда они тоже оставались в ГКБ № 5.
В провизорном отделении у врачей было достаточно легкомысленное отношение к личной безопасности. Считали, что нет особого смысла защищаться, потому что всё равно придётся переболеть. Но в некоторых отделениях была другая атмосфера, там врачи строго соблюдали меры предосторожности.
Были случаи, когда пациенты заражались друг от друга. Этого следовало ожидать, потому что вирусу нельзя сказать: «В эту палату вход запрещён». Даже когда людей с отрицательным тестом переводили в «чистое» отделение, они через пару дней начинали температурить, и оказывалось, что у них новый тест уже положительный.
«Мы говорили главврачу, что заражения будут неизбежно, — рассказывает Ирина. — Для того, чтобы изолировать эти отделения по-настоящему, нужно серьёзно перестроить больницу. Такой возможности, конечно, нет. И нет её не только у нас. Получается, что многое делается просто для галочки, чтобы отчитаться».
Сотрудники больницы массово стали болеть в мае-июне. «Мы были не готовы к тому, что война уже началась», — говорит Григорьева. Сейчас врачи и медсёстры болеют значительно меньше. Примерно половина всего персонала переболела.
Семиразовые СИЗы
В последнее время в больнице начались перебои с СИЗами. «СИЗов с самого начала было немного, их берегли. Главврач объяснил, что они приобретались за счёт собственных средств больницы, — рассказывает Ирина. — Бюджет на них не закладывали и деньги пришлось перераспределять. При этом общая нагрузка на больницу возросла. Когда СИЗы стали заканчиваться, нам сказали костюмы обрабатывать. Ты работаешь в «красной зоне» в подписанном костюме. Потом выходишь из неё, идёшь в специальную комнату, где дезинфектор обливает тебя с ног до головы хлорсодержащим раствором. Это делается для того, чтобы человек мог безопасно снять костюм. Потенциально он очень «грязный» в это время. По инструкции в процессе снимания костюм нужно вывернуть наизнанку, а потом сразу погрузить в дезинфицирующий раствор. Там он лежит некоторое время, затем помещается в специальную герметичную ёмкость и уничтожается как медицинские отходы класса «Б».
Но мы делаем иначе. Снимая костюм, мы его не выворачиваем, не кладём в дезраствор. Мокрый комбинезон мы отдаём дезинфектору. Он уносит комбинезон в специальную комнату, где установлены длинные вешалки. На них развешивают комбинезоны и оставляют сушиться под кварцевой лампой. Не знаю, кто устанавливал режимы кварцевания, потому что такая обработка СИЗов вообще не предусмотрена. Это всё равно, что кварцевать резиновые перчатки и снова их надевать. После сушки и кварцевания костюм оказывается в нашей «одевалке». Каждый из них подписан, поэтому мы выбираем свой костюм, надеваем и снова идём в «красную зону».
Каждый костюм мы носим по семь восьмичасовых смен. В больнице завели специальный журнал, в котором ответственный работник отмечает, когда врач или медсестра получает новый костюм и сколько смен его носит.
Когда снимаешь костюм, он весь мокрый, пропитан едким, вонючим потом. Нижнюю одежду под комбинезоном можно просто выжимать. Комбинезон и так трудно носить. Работать приходится по 8-12 часов. В реанимации есть и суточные смены. За дежурство бывает два очень коротких перерыва, чтобы сбегать в туалет и быстро перекусить. Всё это время находиться в плотном костюме трудно. Но ещё труднее – если он грязный и вонючий. Нам говорят: настраивайтесь, по-другому уже не будет. Мы понимаем, что всем трудно. В то же время, в центральной районной больнице нет недостатка в СИЗах. Поэтому у нас есть вопросы. В статус госпиталя перешла больница № 3 в районе Гидростроитель. Такой же статус получил профилакторий «Юбилейный». Как там обстоят дела, я не знаю.
Похожая история происходит и с другими СИЗами. Например, одно время не хватало высоких бахил. Тогда нам предлагали надевать на ноги полиэтиленовые пакеты и обматывать их скотчем. Приходилось носить обычные короткие бахилы. Буквально на днях высокие бахилы снова появились. Может быть, действительно помог «РУСАЛ».
Сейчас в больнице больше 200 коек. Из-за большого количества тяжёлых пациентов реанимация расширена в два раза. При этом не хватает кислорода, как и во многих других больницах по стране. «Тут мы не исключение, — говорит Ирина. — Никто не мог ожидать такого. Кислородная станция создавалась в доковидные времена, когда кислород шёл только в блок интенсивной терапии. Сейчас расход кислорода значительно увеличился, и его не хватает. Случается такое, что кислорода нет 15−20 минут». В это время пациенты чувствуют себя очень плохо, кто-то может умереть.
«Переживаешь, конечно, — говорит Ирина. — Но мы стараемся спасти тех, кого можем. Смертность сейчас высокая. У нас в больничном морге устроен хороший, полноценный холодильник. В какой-то момент умершие перестали в него помещаться. Их стали класть на пол. Потом — почти что друг на друга».
По словам Ирины, почти все люди работают на полторы ставки. Кто-то увольнялся после начала пандемии, но это было не массово. Скоро будет введено в эксплуатацию новое отделение, которое строят с помощью РУСАЛА. «Но где наберут персонал — не представляю себе, — говорит Ирина. — Я знаю людей, которые летом работали в ковидном госпитале, получали все доплаты, но через три месяца не выдерживали и уходили к нам. Не из-за денег, а потому что не справляются с психологическими перегрузками. Это так тяжело, что людям не нужно даже больших денег. Но ковид всё равно догнал их и здесь».
Получила ковидные выплаты и ушла работать сторожем
Летом глава региона Игорь Кобзев съездил в Казачинско-Ленский район. Он дал поручение построить в этим местах три ФАПа, а также создать рабочую группу, которая «оценит уровень медицинского обслуживания в районе и эффективность работы руководства медицинских учреждений», как деликатно выражалась пресс-служба «Серого дома». Медики Казачинско-Ленской ЦРБ говорят, что на самом деле губернатор был недоволен работой больницы и поручил подобрать кандидатуру нового главврача до 1 ноября. Однако смены руководства не произошло.
Весной 2020 года претензии к больнице возникали у прокуратуры. В марте прокуратура Казачинско-Ленского района обратилась в суд с требованием взыскать с руководства больницы 2 миллиона рублей зарплаты и компенсации морального вреда работникам. Прокуратура тогда доказала: оклады медикам повысили, зато компенсацию за работу с вредными и опасными условиями труда снизили с 15% до 4%. В итоге зарплата осталась на прежнем уровне, хотя по отчётам — выросла.
Татьяна Иванова (имя изменено по просьбе героини — ЛБ) в мае работала медсестрой в поликлинике при центральной районной больнице Казачинско-Ленского района. Татьяна сидела на приёме с терапевтом и выезжала на забор мазков на коронавирус. Вместе с другими медсёстрами она ездила на вахтовый объект, взяла 170 мазков у рабочих. Эта работа оплачивалась отдельно.
«Так получилось, что за пять недель работы с ковидом у меня не было ни одного выходного. В итоге „ковидная” доплата составила 5 тысяч рублей за вычетом 13-процентного налога, ещё 10 тысяч выплатили по договору за обследование вахтовиков. Столько же получил водитель, который меня возил. Я надевала костюм, обматывалась скотчем и так ходила около 6 часов на вызовах — брала мазки, производила все манипуляции. Потом возвращалась, водитель обливал меня хлорсодержащими растворами, и после этого я переодевалась. Водитель тоже был в комбинезоне, но он не контактировал с больными, выходил лишь для того, чтобы меня облить раствором. А получили мы с ним одинаково. Мне показалось, что это очень несправедливо. Тем более что во всех документах написано: ковидные выплаты для медиков не облагаются налогом».
Татьяна попыталась жаловаться в минздрав Иркутской области и на «горячую линию» по ковиду, но ничего не добилась. В июне она отказалась брать мазки на ковид, а потом уволилась. Месяц она работала сторожем, потом попробовала устроиться на вахту. Сейчас она снова устроилась работать медсестрой в ЦРБ, но уже в другом отделении.
Летом Татьяна, её муж и мама заболели чем-то похожим на ковид. «Мама сдала мазок, но результата не дождалась, он пропал. Тогда она повторно сдала тест в Иркутске, он был положительный. Она вернулась домой, и в тот же вечер её в тяжёлом состоянии увезли в Усть-Кут и там пролечили. Я контактировала с ней, но мазки у меня никто не брал. Потом мы с мужем заболели и пошли сдавать мазки самостоятельно. Через неделю выяснилось, что больше 500 проб в больнице просто испортились, их вовремя не отправили в лабораторию. Знакомая медсестра рассказала, что среди них был и мой мазок. Муж три недели просидел на больничном, а когда пришёл его закрывать, выяснил, что ему никто этот больничный даже не открывал. Вот тогда они повторно взяли у него мазок, и он уже был отрицательный».
«Без положительного мазка на госпитализацию не берут»
«Люди умирают без диагноза. Один мужчина две недели пролежал дома с одышкой и температурой. Без положительного мазка на госпитализацию не берут. Он мазок сдал, но за две недели так и не дождался результата и умер, — рассказывает Татьяна. — Когда я заболела, вызвала домой врача. Но врач не пришла, а позвонила по телефону. Назначила лекарства и велела прийти на приём. Мы пошли, полтора часа в очереди простояли со своим кашлем. Там же старушки сидят, которые просто рецепты выписывают. Мы так и не дождались своей очереди, очень плохо было. Ушли домой. На следующий день узнали, что врач сама свалилась с ковидом».
Татьяна говорит, диагноз не поставили не только ей. Другие медсёстры тоже болели со всеми симптомами ковида, но работали даже с температурой. Заменить их было некем. «Заражения в таких условиях не могут не происходить, — говорит Татьяна. — Когда я работала в мае, мы даже мазки брали в общем процедурном кабинете, хотя должно быть отдельное помещение. Потом брали дезхлор, разводили его и мыли все поверхности. Отдельный кабинет появился только летом».
Сейчас в поликлинике работают три медсестры на весь огромный район. От райцентра до Улькана — 40 километров, до Мартыново — 120 километров, до Карама — 280. В Улькане в участковой больнице один терапевт и медсестра.
«В мае обеспеченность больницы расходными материалами была очень низкая, — говорит Татьяна. — Приходит беременная, у неё надо взять 8 пробирок крови. А у меня нет шприцов на 20 мг, как положено. Приходится брать „десятками” два раза. Была бы здесь другая больница, я бы, конечно, ушла. Ну не должно так быть. А уезжать мне не хочется, я здесь выросла, это мой дом, и мама с сестрой здесь живут».